Эдуард Хруцкий - Полицейский [Архив сыскной полиции]
– Да куда им, – проводник довольно засмеялся. – Сейчас смешаю вам байховый с фабрикой Бродского. Это аромат… Не желаете ли бисквитов и бутербродов к чаю? – А с чем бутерброды-то? – С рыбкой. – Нет, братец.
А за окном совсем стемнело, только огоньки, огоньки; вот маленький городок надвинулся. Островерхий, залитый фонарным светом. Площадь, костел, три кеба. И опять побежали и сразу оборвались улицы. Уплыл городок за последний вагон. Проводник появился. На этот раз поверх мундира надета белая куртка.
– Попробуйте чаек, а вот бутербродик с ветчиной из буфета взял.
– Спасибо, братец, – Бахтин, протянул ему деньги, – да не надо, не надо сдачи.
– Покорно благодарим. – Проводник исчез. Выпив необыкновенно вкусный чай и съев бутерброд, Бахтин опять закурил.
Движение поезда все ускорялось, скоро немецкая граница. В такт колесам дребезжала ложка в стакане. Бахтин не зажигал света. Спать не хотелось, читать тоже. На душе почему-то было спокойно и грустно. И вспомнил он тот самый проклятый день, когда попал в дом к присяжному поверенному Глебову. Что он видел-то до этого: сначала кадет, потом юнкер, потом полицейский надзиратель.
Все женщины без исключения казались ему прекрасными, музыка божественной, а обстановка шикарной. Хозяин и его супруга, да и большинство гостей были настолько любезны и приветливы с ним, что смущение первых минут вскоре рассеялось. Где-то в середине вечера хозяин подвел к Бахтину девочку лет двенадцати.
– Рекомендую, Александр Петрович, моя дочь Елена.
Бахтин поклонился. Девочка посмотрела на него и спросила: – Вы офицер? – Нет, мадемуазель, я статский. – А где вы служите?
– Александр Петрович сыщик, он ловит воров и убийц, – сказал Глебов. – А это страшно? – По-всякому, мадемуазель.
– Вы мне нравитесь, – сказала девочка и протянула Бахтину руку. Он прикоснулся губами к тонким пальчикам, вдохнул запах свежести, исходящей от них.
Больше его никогда не приглашали в этот дом. Петр Петрович любил преподносить гостям сюрпризы. Шаляпин, Игорь Северянин, литератор Немирович-Данченко, генерал Куропаткин, даже Распутин побывали на его званых вечерах.
А в тот день – молоденький сыщик, романтическую историю которого знали многие. Для салона Глебова звезда Бахтина вспыхнула один лишь раз. А он ждал. Почти год надеялся, что ему протелефонируют приглашение или пришлют по почте. Потом уже, став опытнее, заматерев, изучив Петербург, он понял, что в такие салоны допускаются люди типа Лопухина и его первых помощников.
В прошлом году служебная необходимость заставила его попасть на Троицкую, 13, в Театральный зал Павловой, на благотворительный маскарад в пользу увечных воинов. Маскарад этот устраивало Юридическое собрание, билеты стоили пять целковых, да еще в залах шла аукционная торговля.
Его отрядили туда по службе, вместе с четырьмя надзирателями и несколькими агентами. Предполагалось, что на маскараде будет работать шайка варшавских карманников. Главарь ее, Косоверий Ляховский, – так он числился по последнему паспорту, а настоящего имени даже он не помнил, – по кличке Граф, разыскивался сыскными полициями четырех губерний. Любой праздник был стихией Графа, особенно маскарад.
Бахтин видел его только на фотографии. С глянцевой картины глядел на него красавец с пушистыми шляхетскими усами. Голова была гордо вскинута, взгляд прямой, смелый. На обороте надпись по-польски с тремя ошибками в четырех строчках. Нежные пожелания некой Баське. Человек с такой запоминающейся внешностью должен был немедленно быть опознанным и арестованным. Но Граф был не таким. Усы наклеены, волосы… впрочем, он и сам, наверное, забыл их натуральный цвет.
В розыскном производстве упоминалось вскользь, что, по словам Графа, он в молодости исколесил всю Россию с труппами провинциальных театров. Филиппов говорил, что Граф Ляхове кий пользуется гримом.
Каким же ярким и красивым был маскарад! Бахтин замер у дверей залы, завороженный мельканием красок. С хоров лилась музыка, и зал вместе с ней двигался и пел. Перемешались в танце бояре и мушкетеры, домино и арлекины, дамы в кринолинах и пейзанки. Но многие, как и он, были в обычных костюмах и платьях, только маски закрывали их лица. Бахтин поправил узкую черную маску. Да, нелегко было в этой круговерти найти щипачей. Но некоторый опыт, недаром шесть лет отработал в летучем отряде, подсказывал, они всегда там, где благотворительная торговля. Бахтин еще раз внимательно осмотрел зал, его люди успели смешаться с толпой и стали неотъемлемой частью этого веселого водоворота.
Кто-то бросил в него конфетти; заглушая музыку, выстрелила над ухом хлопушка, обсыпав его серебристыми, словно снег, маленькими звездочками.
В человеческой сутолоке пьяняще пахло духами и пудрой. Маски летели мимо него, как во сне. Здесь нельзя было стоять и Бахтин полетел, поскакал по залу в такт одному ему ведомой мелодии. Ее не играл оркестр, она рождалась внутри него и несла, крутила по залу. Чьи-то руки крепко обвили его шею, кто-то поцеловал его в щеку горячими губами. Сегодня можно все, на то и маскарад!
Но все-таки, хоть и с сожалением, ему удалось вырваться из веселой толпы. Благотворительный буфет и лотерея были на втором этаже, Бахтин поднялся по лестнице в большую залу, в которой были построены смешные теремки.
В каждом из них имелось большое окно, а в нем можно было увидеть красивую даму в кокошнике. Прелестная продавщица мило улыбалась целой куче мужчин в мундирах и фраках. Здесь цена бокала шампанского начиналась от двадцати пяти рублей и заканчивалась сотней. Здесь толпились только самые богатые люди столицы. Кое-кого Бахтин знал. Известно ему было, откуда у них эти сотенные и четвертаки, которые так небрежно падали на покрытый голландским полотном прилавок.
В сутолоке элегантных фраков Бахтин безошибочно отделил золотопромышленника Понарина от Виталия Граве, человека, собравшего состояние сводничеством. Он и сейчас содержал в десяти городах несколько тайных домов свиданий, азартно играл на бирже, давал деньги в рост.
А вот Сергей Гаврилов, один из крупнейших скупщиков краденого, с ним рядом Изя Майфельд, черный ювелир. В его мастерских переделываются украденные драгоценности.
Кого только нет в этой нарядной толпе. Сутенеры, игроки, мошенники…
А вот промелькнул человек хорошо знакомый: Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, сотрудник политохранки, выдающий себя за журналиста. Наверняка прошел сюда бесплатно по корреспондентской карточке.
Иван Федорович раздвинул острым плечиком толпу, пролез к прилавку. Бахтин тут же втиснулся в эту щель и увидел прелестную молодую даму, стоявшую за прилавком. Все в ней было удивительно знакомым. Безусловно, Бахтин ее видел раньше. Но где и когда?
А Иван Федорович выкинул сотню, взял бокал шампанского и выпил, неотрывно глядя на прелестную продавщицу. Потом поставил бокал, вытер белоснежным платком рот и сказал: – Кланяйтесь Петру Петровичу, Леночка. – Мерси.
И тут только Бахтин понял, что это была дочь Глебова. Из прелестного подростка она превратилась в красивую молодую даму. Но и обручальное кольцо Бах тин увидел сразу. «Вы мне нравитесь», – выплыл в памяти Бахтина детский голос. И почему-то вдруг заколотилось сердце и даже жарко стало. Господи, да что же это? Видел он дам, и даже красивее. Был у него жгучий роман с красавицей певицей из «Буфф» на Фонтанке, 114, Ириной Нечволодовой. Его ближайший друг журналист Кузьмин, познакомивший его с Ириной, сразу же предупредил, что дама сия не для него, так как Бахтин взяток не берет. Но все получилось. Почему-то тогда, в летнем саду «Буфф», он совершенно не робел, а сейчас… И все-таки он решил подойти к прилавку. Конечно, шампанское за сотню ему не по карману, но стакан лимонада за красненькую, куда ни шло. Бахтин снял маску, встретился глазами с Еленой Глебовой и понял, что она его узнала. – Добрый вечер, Елена Петровна.
– Это вы? – Женщина улыбнулась. – Вы пропали из моей жизни на тысячу лет. – Всего на десять, Елена Петровна.
– Разве? Вы здесь веселитесь, Александр Петрович? «Помнит имя», – обрадовался Бахтин.
– По мере сил, – улыбнулся он, – позвольте стакан лимонада. – Он положил на прилавок червонец. Елена Петровна протянула ему стакан и сказала:
– Я сейчас попрошу распорядителя, чтобы меня заменили. Угостите меня мороженым? – Конечно. Извольте. – Тогда идите к окну.
У окна, словно на заказ, стояло два жиденьких кресла, обитых светлым штофом. Бахтин взял мороженое и, держа блюдечко в руках, следил, как медленно оплывает розоватый кубик. Вот уже на донышке блюдца появилась розовая пленка, а Лена не шла. Вот начала опадать макушка, а ее все не было. Она появилась, когда почти весь кубик растаял.
– Ну и хорошо, – она взяла блюдце, – теперь точно не застужу горло. – Она села удобно, съела первую ложку. – А теперь давайте говорить.
